4 февраля.

29 января мне пришло письмо от мицукаге с запросом на проживание в Суне его куноичи. Я дал согласие, и, вот, она здесь.
Как он и описывал – она красивая. Возможно, это мое настоящее впечатление после десяти лет одиночества. Или же я слишком наивен, и пытаюсь внушить себе, ведь Кейтаро так сказал. Но, мне это не за чем. Не за чем внушать себе ее красоту для мицукаге. Я вижу, вижу собственными глазами.
У нее приятный, сильный голос и глубокий взгляд. Она смотрит на меня с уважением, хотя, даже как-то отрешенно. Надеюсь, она не знает о моем детстве, о периоде в моей жизни, когда я не был человеком. Мне истинно не хочется, чтобы она знала об этом.
Она мне доверяет. Ее улыбка – легкая, непринужденная, не раскрытая. Точно не счастливая, но мне нравится.
Никогда я не чувствовал такого доверия к человеку, такого благорасположения. Единственные люди, к кому я могу стоять спиной – это Темари и Канкуро, а еще она. Я не заметил ее на входе в резиденцию, наблюдая за еще сонной Суной, но когда она пришла, я был будто в прострации, и не сразу понял, что к чему.
Она спокойно ждала, пока я отвечу ей, а я, наконец, развернувшись, снова оценил ее улыбку. Никогда меня так не притягивали девушки, как сейчас, как она.

«Гаара, я хочу, в первую очередь, рассказать тебе о Уэй.
Сам я ее безумно люблю. Она – мой идеал. Красива, умна, имеет чудный характер. Верна, благосклонна, отзывчива. Но, к сожалению, не я – ее идеал. И наша разница в возрасте запрещает мне с ней контактировать на расстоянии ближе делового. Она молода, и вся жизнь у нее впереди, так же, как и у тебя.
Она и ее огромный клан – были почетным обществом в Киригакурэ. Но, неделю назад сгорел дом клана Кетан. В нем – заживо – оставшиеся в живых родственники – ее родители и младшая сестра.
На глазах Уэй ее дом развалился, погребя под себя, как стало ясно позднее, уже сожженные тела ее семьи.
Она сдержала слезы, истерику, чего я со страхом наперебой ожидал. Я восхищен ее сдержанностью, поистине.
Уэй не может работать в Кири. Уже не с тем чувством, в полную силу. Видно, она старается, но у нее мало, что получается. Она перестала выполнять задания так, как делала это раньше: сосредоточено, невесомо.
Поэтому я решил попросить у тебя разрешения на ее проживание в Сунагакурэ. Возможно, там она оклемается, вздохнет по-новому.
Я хочу, чтобы ты последил за ней, чтобы на время взял ее под свою опеку, чтобы уделил ей немного внимания, направил на свет.
Ты понимаешь ее положение. И мое, и Кири.
Думаю, мне не стоит надеяться, что ты согласишься, но буду».

Так он написал. И я дал согласие. И она прибыла.
Она мне показалась не такой, какой он ее описывал. О том, какой она стала после пожара. Возможно, пустыня на границе Суны ее изменила сразу, а, может, она бывает еще лучше, счастливее.
Я не видел счастья в ее глазах.

Почему я стал таким? В последнее время я слишком много размышляю искренне, от души, о чем-то существенном. Мне не нравится подобный образ жизни. Раньше я все держал в себе, и меня особо ничего не волновало. Все было таким обыденным, однотонным, но, когда появилась она – все изменилось. Не могу поверить, что девушка, даже не владеющая какими-то скрытыми способностями, может меня так изменить, меньше, чем за неделю. А ведь я не сам меняюсь. Она меня меняет.
Из-за нее я могу снова стать монстром, снова убивать. Она будто толкает меня на это. Как – не знаю.
Если копать глубже, можно подумать, что раньше я думал, что стал идеальным. В плане хронологии жизни. Сначала я был годен лишь для убийств, был иным существом, машиной для этой цели. Потом Узумаки Наруто буквально разжевал мне, что лучше жить полноценной, доброй жизнью, для кого-то, для чего-то, а не для самого себя. И я изменился. Потому что хотел измениться. И у меня это быстро получилось.
Будь я на полгода старше – извиниться перед миром было бы сложнее, и Ад продолжал бы меня тянуть к себе, а Небеса – отталкивать.
Теперь я живу на земле так, как этого хотел он. Как этого хотели Темари, Канкуро. Иногда – отец. И мама.

Уэй идеальна, для Кейтаро всегда. Она заслуживает лучшего Нового руководителя, и я постараюсь, чтобы стать таковым для нее. Специально – сделаю всевозможное, в том числе и то, о чем попросил меня мицукаге.
У нас впереди есть год – минимум, и я многое успею сделать за это время. Я помогу ей пережить этот пожар.
Хотя, люди в моих руках погибали так же, как ее семья – в огне.

13 февраля.

Может, мне попробовать спать? Я так не привык к этому. Смогу ли я заснуть в первую же ночь? У меня нет основания продолжать вестись на эту нескончаемую бессонницу. Шукаку уже не захватит мой разум и не сможет выйти. Теперь точно.
Я думал, что с этим похищением обо мне забудут. Нет. Очнувшись далеко за окружающей страну Ветра пустыней, я увидел вокруг себя половину населения шиноби Песка. Я был изумлен их количеством и тем, что они пришли за мной.
Также меня посещали мысли, что, по возвращению в Суну, меня снимут с должности казекаге. А, должны были? Я, в конце концов, спас селение от неминуемой гибели. Можно сказать, пожертвовав собой. Думаю, я правильно поступил, хотя не ожидал упадка сил. Но этот взрыв выбил меня из колеи, и я потерял сознание.

Скорее всего, мне приснилось. Я размышлял о том, нужен ли я был кому-нибудь. Смог ли я стать нужным. Но потом я увидел себя, как в зеркале.

«Я, который кому-то стал нужен.
Почему? Зачем я хотел стать таким? Почему я этого желал?
Почему этот Гаара там? Я был внутри него? Тогда, кто я сейчас? Всего лишь сознание.
Что я? Всего лишь слабое чувство».

Вокруг все было белым, и пепел. Равномерно, как снег, откуда-то сверху летел пепел, но мне было не до него.
Внезапно я почувствовал легкость. Будто что-то упало с плеч. Что-то тяжелое, но хрупкое.
Где-то позади раздался звон, будто разбилась фарфоровая статуэтка, и передо мной появилась черная трещина. Она была не в полу, а в воздухе, и медленно удлинялась.
Из трещины повеяло теплом, в мою сторону из щели повалил еще красный пепел. Соприкасаясь со мной, он исчезал с местом соприкосновения – делал его прозрачным. Вскоре я закрыл глаза, и вокруг меня завопил ультразвук.

Следующим фрагментом моего сознания был Узумаки Наруто. И люди вокруг, со знаком Суны на протекторах.
Я понял, что сознание вернулось ко мне. Что я жив. Я понял, что нужен им всем.

Я спас жизнь селению. Сотням людей, обученным выживать в подобных ситуациях, и нет. Они благодарны мне, и, возможно, даже те, что меня до того времени ненавидели.
Я был ребенком. Я был напуган. Брошен. Обижен. Унижен. Предвзят. Обманут. Никому не нужен. Всеми ненавистен.
Я был монстром, убийцей.
И теперь, когда я понимаю, за что я нужен им, у меня нет вопроса «Почему?».

Вчера вечером она вернулась с миссии. Как я надеялся и предполагал, цела и невредима.
Два последних дня небо было пасмурным, и, то и дело, намеревался дождь, но все нет. Настроение ни к черту, но Уэй подняла его своим присутствием, своим состоянием после нелегкой миссии, своей улыбкой.
Я не ожидал успеха в ее задании. Я надеялся, меня мучили вопросы, справится ли она, или нет, но не ожидал.
И вот, этот артефакт передо мной, ровно в таком же состоянии, как и Кетан.

С радостной улыбкой на лице она рассказала мне в подробностях, чего стоило ей пройти мимо селения Звука уже на обратном пути.
Добродушный старец принял ее как гостью в своем доме, находящемся в лесу, отделяющем Кумо от Ото. И, несмотря на то, что старик тоже родом из Звука, он с удовольствием пропустил девушку, предварительно напоив чаем.
Она хорошего мнения о людях. Гостить у врага, соглашаясь на обед, в который он мог невесть чего подсыпать, – нужно либо очень хорошо разбираться в людях, либо быть по-настоящему человеком, верящим в благие намерения по отношению к себе даже у врага.

Если честно, я горжусь Уэй. Я не давал ей наставлений, не поучал, ничего не советовал, но гордость – штука беспричинная. Или, эта миссия помогла ей переступить через черту шиноби со стороны Тумана в Пески в моем личном списке жителей Суны?

Я заметил, что в ней что-то изменилось. В ее взгляде теперь играет некий огонек, в голосе и произносимых ею фразах больше позитива, в движениях больше импульса, энтузиазма. Она стала более подвижна и, наверное, раза три точно пыталась дотронуться до моей руки, но что-то ее останавливало.
Я отпустил ее домой, кажется, также улыбнувшись в ответ. Она значительно подняла мне настроение, и, надеюсь, оно продержится до следующей ее миссии.

27 февраля.

Вчера Уэй прибыла в Суну с успешно выполненной миссией, а сегодня мне пришло письмо из Таки о том, что тот феодал, которого она сопровождала, мертв. В его крови была обнаружена двойная смертельная доза мышьяка. Деньги также были украдены.
Кетан была предельно спокойна, когда я рассказал ей о произошедшем и о том, что она первая, кого подозревают в убийстве. Здесь возможна ее непричастность и уверенность в весомом алиби. Она уже была далеко от Таки, когда произошло это отравление, но не исключено, что доза мышьяка, введенная в организм, была иной формы, не приводящей к моментальной смерти. Та могла произойти даже через пару часов, а то и больше.

Может, я плохо разбираюсь в людях, но глаза Уэй говорят о том, что она не причастна к смерти феодала. Они чистые, спокойные, правдивые.
Кетан рассказала, как, получив вознаграждение от клиента, отправилась в обратном направлении, в Суну. Феодал был доволен ее работой, но заплатил ровно столько, сколько предлагал изначально.
К тому же, я не вижу у нее причин для его убийства. Если бы она это сделала из-за денег, то непременно забрала бы добрую часть его состояния. Если же из-за антипатии – то это, в отличие от первого, в принципе, не естественно. Она хорошо отзывалась о клиенте. У них сложились дружеские отношения, и так было написано в письме от него, по приходу в Такигакурэ.
Да, он написал мне отчет – «благодарственное письмо». И в нем не было ни слова о том, что она в чем-то допустила промах.

Это письмо я могу использовать в защиту Уэй, если данный инцидент дойдет до суда. Графологи без труда отличат его размашистый почерк от ее тщательного.
Девушка не способна подделать почерк и получить такой результат. Даже я могу смело заявить об этом, а также обосновать свое мнение по поводу.

Когда более или менее ситуация притихла, Кетан вышла из резиденции, но ненадолго. И я снова поймал себя на мысли, что она не причастна к смерти феодала, ведь, будь то иначе, она бы не «крутилась» передо мной, и старалась бы, наверное, избегать.
На улице начинался дождь. Уэй предупредила, что до вечера ее номер в гостинице занят, и ей негде перекантоваться. Возможно, она напрашивалась намеренно, либо у нее были собственные цели для присутствия в моем кабинете, но в этом я разубедился, когда остаток дня она просидела на диване в одной позе, практически бездвижно, неслышно.
Пару раз обратив на нее внимание, я не заметил каких-либо признаков жизни. Мне казалось, что она спит с открытыми, остекленевшими глазами, с направленным в серое небо взглядом. И была она похожа на куклу, которая когда-то давно, еще в детстве, лежала в комнате Темари на предпоследней полке высокого шкафа.
Возможно, Уэй снова была погружена в свои мысли. Возможно, ее озадачила ситуация, и очень возможно, что все же Кетан волнуется. В душе, но волнуется.

Почувство­вав на себе мой взгляд, кукла очнулась и мягко улыбнулась. Не так, как раньше. Видимо, она, и правда, беспокоится.
Сколько­ мы так просидели, молча смотря друг на друга, я не знаю, но я так и не нашел, что сказать. Я просто отвел взгляд на стопку бумаг, лежащих на столе, но продолжал видеть краем глаза, что она смотрит на меня.

Болит голова. С того момента, с того часа молчания и до сих пор.
Перенапрягся.

Замети­в мое неважное состояние и предложив мне отдохнуть, Уэй медленно вышла из кабинета, а там из резиденции. Дождь на то время уже перестал идти, и где-то блеснули солнечные лучи, но тут же скрылись под действием сумерек. Отвратительная погода и именно в этот день.

Теперь нам предстоит выяснить причину смерти феодала, и я уверен, что смогу разрулить ситуацию. Только нужны доказательства. (Моих оправданий не хватит).

16 марта.

Все уладилось. Убийцу феодала Таки так и не нашли, но со временем открылось кое-что интересное. Оказывается, у него были основания на самоубийство.
За пару дней до его возвращения у его старшей дочери должна была родиться двойня, но врачи что-то сделали не так, и оба ребенка погибли прямо во время родов, что были тяжелы для среднестатистическо­­й женщины, и роженица умерла. Возможно, из-за этого и погибли еще нерожденные дети, ведь сердце их матери, по описаниям врачей, остановилось именно в тот момент, когда на свет стал появляться только один из двойни. Одним словом, мать умерла и передавила новорожденного.
В ходе этой трагедии феодал мог решиться на суицид, и его решение вполне обосновано.
Как мне сообщили, сейчас (уже как три дня) ведется судебно-медицинская­­ экспертиза – профессионалы снимают мельчайшие отпечатки с трупа, чтобы выяснить точную причину кончины.
В интересах Уэй было подать заявление в суд за необоснованное обвинение в ее адрес от вдовы феодала, ведь документов с официально оформленными обвинениями нам не предоставили, но она отказалась. Она видит это обвинение в убийстве вполне обоснованным, хотя в суд без официальных бумаг они бы на нее не подали.
В том случае, если смерть феодала все же будет присвоена его рукам, вдова должна будет выплатить Кетан за моральный ущерб. Так она сама согласилась, по сути прав дружественной деревни – обязана, и абсолютно не против. Уэй очень повезло с этим делом, хотя, сама волнения и страху натерпелась.

Между этим в Суне творится черте что. Последнюю неделю селение горит. Температура воздуха в тени в самый разгар дня превышает 55 градусов по Цельсию, а ведь это всего март. Что же будет в июне, июле, августе?
Люди в панике. Жилые дома, гостиницы, Академия, склады, недавно построенный детсад, строй-, детские игровые и тренировочные площадки – все охвачено огнем. К счастью, количество пострадавших совсем маленькое: полторы десятые части селения. И все из-за солнечного воздействия на организм, нежели от огня.

Снова пожары.

Позавчера передо мной встал вопрос о том, где будут жить потерпевшие пожар суновцы. Я срочно должен был появиться в зале совещаний, но мне неудобно было оставлять Уэй в своем кабинете одну.
Нет, я не опускаюсь вновь в размышления о ее черствости по отношению ко мне и Суне. Больше меня беспокоило то, что она «гостила» у меня, в то время, как в ее гостиничном номере велись сантехнические работы по устранению неполадок с водопроводной трубой (по причине пожаров, затронувших верхние этажи), и мне пришлось ее оставить на неопределенное количество времени. Почему-то она была уверена, что я не задержусь надолго, и с улыбкой сообщила, что может подождать, но не настаивает.
Конечно, мне очень приятно, что она ценит свое пребывание в моем обществе, мое присутствие. К тому же, мне хотелось еще поговорить с ней об этом инциденте с феодалом, выяснить причину ее отказа в подаче на вдову в суд (ведь Кетан могла выиграть неплохую сумму в этом деле), поэтому я оставил ее, абсолютно наплевав на естественную, нежеланную длительность этого обсуждения (по поводу горения селения).
Как я и предполагал позже, после выхода из кабинета, это собеседование должно было длиться более шести часов. Все его время я пытался не отвлекаться на мысли, намеренно лезущие в голову, дабы отвлечь меня от скучной «беседы», принятий решений.
Освободитьс­я я смог, к сожалению, далеко за полночь, и только у самого кабинета вспомнил, что оставил Уэй.
Каково же было мое удивление, когда я зашел внутрь и обнаружил ее, спящей в моем кресле сидя, на сложенных вместе руках на столе. Сам факт, что дождалась меня, несмотря на то, что работы в ее номере уже давно должны быть закончены, а спать сидя в кресле, или на жестком диване не очень комфортно, очень удивил меня. И я совсем забыл о скрипящей средней половице ламината.
Она проснулась и улыбнулась, убрав руки со стола. Извинилась и шатко поднялась из кресла. Было немного забавно видеть ее сонной.
Когда она спросила, хочу ли я еще поговорить с ней, я ответил, что можно отложить этот разговор до следующего раза. Я не мог задерживать ее: я видел, что она очень устала и хочет спать. Не хотелось бы сбивать ее с возможного режима.
Поблагодарив­ меня и пожелав спокойной ночи, она медленно вышла из кабинета, с улыбкой, а там и из резиденции.

Я не могу дать оценку своим мыслям о ней, своим действиям по отношению к ней. И даже смешанным чувствам. Все это ново для меня, даже странно. Я не могу сказать точно, за кого ее принимаю: за шиноби, или, скорее, больше за девушку, с которой мне приятнее проводить свободное время. И не хочу ничего уточнять для себя.

12 апреля.

Вот и прошла половина апреля.
С каждым днем становится все теплее и теплее, все жарче и жарче. Солнце печет до самого вечера, а ночью задувает теплый ветер. Раньше такое редко когда было, и, насколько я помню, последний раз – около четырех лет назад. Может, все дело в високосном году?
К тому же можно отнести эти ранние пожары. Многие говорят, високосный год – это несчастный год, несущий много чего отрицательного. Можно ли верить в это? Кто-то один судил по себе, а остальные ему поддакивали.
Все это чушь. Високосный год – это один дополнительный день в феврале, и ничего более.

За пару дней до возвращения Уэй с миссии мне пришло письмо от мицукаге. Он просил разрешение на его посещение Суны, и я задаюсь вопросом, стоит ли разрешать? Вдруг он заберет с собой Кетан? Другой причины для приезда у него нет.
Сегодня утром она появилась в Сунагакурэ и, отчитавшись мне, собралась уходить, но я ее остановил. Я посчитал правильным посоветоваться с ней насчет моего вопроса о Кейтаро, но Кетан будто было все равно. Хотя, какое ей, в принципе, дело до него? Может, она уверена, что не вернется в Кири, но я не могу рисковать.
А что, собственно, такое «риск»? Это опасность, которая может возникнуть, но также может и отсутствовать. Это когда человек знает, что его дело может обернуться крахом, и зачастую вымаливает у судьбы или бога помощи (но и не останавливается).
Не­¬ вижу в этом смысла. Рисковать – значит утверждать свое самомнение своими же делами. Обнаруживать в себе силы, способности к управлению ситуацией. Но не каждый человек способен преодолеть страх перед этой самой опасностью. В этом и есть вся проблема.
Кейтаро собирался появиться только в июне и, думаю, у нас еще есть время. А это полтора, а то и два, месяца. Но ответ я должен отослать в ближайшие две недели, что мне не на руку.

Кетан сидела на скамейке у резиденции, когда я вышел из здания уже на закате. Все бумаги, что были важны на ближайшее время, я закончил подписывать, а новые оставил на следующий день. Я решил «переночевать» у себя дома.
Просторный, но не крупный дом уже давно пустовал. Темари все еще в Конохе, а Канкуро носится по миссиям и лишь на одну ночь в период забегает домой, и то, как в гостиницу.
Скучно было до того, как я увидел Уэй. Точнее, обернулся, почувствовав на себе взгляд.
Она улыбнулась, когда я подошел, и немного отодвинулась на скамейке, похлопала по сидению рукой (перебинтованной в запястье), приглашая присесть. Торопиться мне было некуда, и поэтому я принял ее предложение.
Здесь же она рассказала, что на миссии наткнулась на шиноби Скрытого Дождя, которые не были настроены дружелюбно. В итоге ей удалось сбежать (ведь их было много) и отделаться лишь вывихом запястья и небольшой царапиной на шее.
Признаюсь, когда она только-только вернулась, я не заметил ни того, ни другого. Конечно, вывих – это понятно, но как я пропустил царапину?
Теперь же рука и шея Кетан были перебинтованы, а на лице, как и всегда, играла улыбка. Глаза, к сожалению, казались уставшими (возможно из-за непривычной мне тусклости), но я был все же рад, что она сильно не пострадала.
Когда встретился с ее взглядом, я почувствовал, как по моей спине бежит холодок, а шею немного свело. Стало жарко, и голова, кажется, закружилась. Мне сложно описать, что именно это было за чувство, но я почему-то был рад именно в этот час, несмотря на весь напряженный и раздражимый день, быть рядом с ней.
«Скажите, я ведь не одна такая неудачница без семьи?» – спросила она, подняв на меня глаза (и как я не заметил, что она их опускала?)
Я не смог ответить сразу, хотя ответ знал. Нет, конечно. Она не одна такая, и совсем не неудачница. Такое с каждым может произойти, но из-за этого, как мне кажется, не стоит убиваться.
Как думал, так и ответил ей. Тогда Кетан задрожала, сжала руку на ребре скамейки.
«Но, просто, я ведь не заслужила этого. Пожара, смерти моей семьи. Я всю жизнь была хорошей шиноби, всегда беспрекословно выполняла приказания каге. У меня не было никаких проблем, но тут случился этот пожар. Благо, что хоть на моих глазах...»
Тогда я спросил у нее, почему она считает благим ее присутствие в то время. Но она лишь покачала головой.
Ее плечи и руки дрожали, она сжимала край сидушки скамейки. Я видел, что правой рукой ей больно, но Уэй, кажется, не обращала на боль внимания. Еще я слышал ее глубокие вздохи, и, признаюсь, мне самому было нелегко в эту минуту.

Я положил свою руку на ее левую и немного сжал. И Кетан, не поднимая ни глаз, ни головы, улыбнулась.

23 мая.

Через неделю (приблизительно) – первое июня.
Уже четвертый день в Суне непрерывно идет дождь, что людям и в радость, и в горе. Несмотря на сырость и светлые облака, солнце печет, как и прежде, но, главное, пожары прекратились. Воздух нагрет, и дышать им трудно. Вода новым, десятисантиметровым­­, слоем покрыла улицы селения, и из-за выпадения новых осадков не успевает впитаться в землю. Да, думаю, уже и некуда.
Тем не менее, как мне кажется, люди особо и не расстраиваются из-за этого наводнения. Конечно, пока вода не стала врываться в их дома.

Меня стало посещать меньше людей, и я рад этому. У меня достаточно времени, чтобы разобраться со всеми бумагами, обдумать решение тех проблем, с которыми ко мне изредка обращаются жители Сунагакурэ.
Канкуро помогает мне с этими проблемами, как может. Мне его даже жаль немного, ведь, предложив мне помочь, он не подумал, что ему придется и отчеты сдавать хозяевам проблем, а так же в совет старейшин. Но я его и не предупредил, ведь, в том случае он бы отказался, а мне нужна его помощь.

Прошло не так много времени с того дня, как я в последний раз видел Уэй – она в Суне. У меня не было надобности отправлять ее на миссию, да и сама она пока что не нуждается.
Порой хочется встретиться с ней, но этот дождь… Странно то, что я до сих пор испытываю к нему неприязнь. Что со мной может произойти, когда Шукаку уже как год извлечен из меня? Раньше намокание было для меня абсолютной потерей сил на время, а теперь? Теперь я просто не хочу рисковать.
Кажется, лучше потерпеть до лучших времен, чем загнуться на выходе из резиденции.

Мне снова пришло письмо от мицукаге. Он пишет, что прибудет в Суну в пятнадцатых числах июня.
Возможно, именно тот анализ ситуации успокоил меня, ведь теперь я меньше беспокоюсь о том, что он заберет Кетан. Здесь для Уэй есть все: практически не отличающаяся от предыдущей работа шиноби, зарплата немного выше предыдущей. Также я стараюсь не отправлять ее на миссии, в которых она может сильно пострадать, хотя не могу сказать, что и Кейтаро отправлял ее на таковые. (Ведь, иначе эти миссии, наверняка, сказались бы на внешности Кетан, но выглядит она потрясающе). Но, и самый весомый минус в селении Скрытого Дождя – это память о ее погибшей семье. Ведь это самое режущее для Уэй, и возвращаться в место гибели ее родных, сомневаюсь, что будет безболезненно.

Вопре­ки своим предостережениям вчера вечером я решил пройтись до своего дома. Прогуляться, окунуться в свежий воздух (хотя мой кабинет мало чем от улицы отличается в плане свежести), а также посмотреть, что люди предпринимают против воды.
Я взял зонт и только вышел из кабинета, как в меня врезалась Уэй. Я не ожидал ее увидеть, и какое-то время, кажется, пялился на нее: мокрую, испуганную неожиданным столкновением, замявшуюся.
Я не сразу вник в ее слова, когда она стала извиняться, но потом меня пробудила ее улыбка.
«Мы не виделись давно, и я решила проверить, как вы тут» – сообщила она, аккуратно положив руку на мою, сжимающую ручку зонта, и улыбнулась.
Я не смог сразу ответить ей. Кажется, растерялся, и минуту спустя пришел в себя, но так и не нашел, что сказать в свое оправдание.
Рассмеяв­шись, Кетан спросила, куда я собрался, если не секрет. (Несмотря на грубость выражения со стороны речи девушки, от нее это звучало более чем мило). Я ответил сразу, как есть, и не мог сдержаться и не пригласить ее пройтись со мной. Она положительно отреагировала на мою отсталую в данный момент улыбку, и мы направились на выход из резиденции.
Из здания она вышла первая, не дождавшись, пока я открою зонт.
«А ты не заболеешь?» – спросил я ее, выйдя следом, уже под «навесом».
«Надеюсь,­ нет» – ответила она и сняла обувь, ступив в воду босой ногой.
«Вот увидишь – заболеешь перед приездом мицукаге.»
«Вы беспокоитесь о том, как бы он вас не отчитал за это?» И снова рассмеялась.
«Поверь­, его слово будет наименьшей из моих проблем.» И я ей улыбнулся, кажется, как еще никогда не улыбался. Захотелось сделать это чисто, открыто.
На секунду мне даже показалось, что улыбнулся, как настоящий дурак, но тут же пресекся. Продолжая улыбаться, Уэй подошла ко мне и мягко взяла под руку, держа обувь в другой.
В какую-то минуту я вспомнил, что воды на улице по щиколотку, и тут же прочувствовал это на себе. Но обратно идти было уже бессмысленно, и я наплевал на все свои предостережения.

Как­ я не старался затащить Кетан под зонт, она все время шла под ним лишь наполовину. В какой-то момент мне показалось, что она боится приблизиться ко мне, но потом я понял, что это лишь неверные соображения, а именно, когда она шуганулась от люка под слоем воды, тесно прижавшись ко мне.
В общем, прогулявшись до моего дома, мы пришли к ее гостинице, и далее я вернулся в резиденцию, уже один.
Все бы ничего, но промокшая насквозь обувь и первые пять сантиметров штанин снизу давали понять, что я все же смог чем-то пожертвовать ради прогулки с ней. И я так и не смог приняться за оставшуюся работу.
И во всем виноват этот дождь.

15 июня.

Вчера, около одиннадцати часов утра я вышел, чтобы проводить мицукаге. Он был более улыбчив, чем днем прежде, что не могло не раздражать. Стало ясно – он виделся с Уэй.
И предложил мне пройтись вдоль ряда домов, пока не пришло время возвращаться в Кири.
«Не знаю, что ты сделал, но ее не узнать со вчерашнего» – сказал он, продолжая по-дурацки улыбаться. Что значит «ее не узнать»? С каких пор поцелуй открывает новое дыхание и по-настоящему осчастливливает человека? Как от него (поцелуя) может полегчать?

Она ответила мне. Я ожидал всего: что она оттолкнет меня, влепит пощечину… Чего угодно, но не ответа. Интересно, вот так, ни за что целоваться для нее в порядке вещей? Или она что-то ко мне чувствует? Наврядли. Она должна и, возможно, понимает, что отношения будут лишними.
Но она ответила мне…
Мне казалось, что я умираю. Такое бывает, «до смерти». Когда хочется все больше и больше, когда у тебя есть что-то, есть в совершенстве, и ты в идеале воспринимаешь данное тебе, но не можешь смириться с тем, что что-то не допускает тебе большей близости. Ты не можешь оторваться. В такой момент кажется, что ты все готов отдать за то, что ты чувствуешь; что ты ждал этого всю свою жизнь. И пытаешься взять себе больше, чтобы хватило на оставшуюся жизнь, чтобы с каждым разом получать все больше и больше.
Я знал, понимал, что поступаю неправильно, но не мог оторваться от ее губ.
Сам не заметил, как прижал Кетан к стене. Глаз не открывал – боялся, что проснусь.

«Нам стоит забыть об этом» – сказал я, доведя Уэй до гостиницы. С резиденции я не говорил с ней и не смотрел на нее. Мне просто было неудобно перед ней, я боялся встретиться с ее взглядом.
«Да» – ответила она, также, в этот раз, пряча глаза, и я, сухо попрощавшись, ушел.
Зачем я поцеловал ее? Кейтаро сказал мне помочь ей, и, не смотря на мое к нему не очень дружелюбное отношение, я послушался. Потому что сам того хотел, хотел помочь ей. И до сих пор хочу этого, но вчера не смог удержаться перед ее взглядом в темноте, перед ее глазами в целом. Изящные черты лица, легкая улыбка. Ее губы.
Я потерял голову перед Кетан, я сошел с ума, и в этот же вечер порвал все более близкие связи между нами.

Наверняка она считает, что я перегрелся, или что-то в этом роде… И пусть. Плевать. Я не завишу от нее, и, как и раньше, буду делать все возможное для Суны, для ее жителей, чтобы обеспечить им хорошую жизнь. Она, частично, в моих руках.

Сегодня утром, около трех часов, мне стало как-то плохо, в плане здоровья. Я не чувствовал ни рук, ни ног, все тело ломило, голова раскалывалась. Я чувствовал перепадки температуры своего тела, как меня окинул жар, как стало жутко морозить. Я так и упал головой на руки на столе, сидя в кресле, и, скорее всего, просидел так около двух часов. Стало медленно светать, и я нашел силы, чтобы пройтись до нижнего этажа и налить себе воды. Но, не успел и сделать шага от стола, как в дверь раздался стук, и в кабинет вошла Кетан. Возможно, из-за моего состояния я не мог определить ток ее эмоций, когда она пришла, ее взгляд. Но не прошло и пары секунд, как у меня закружилась голова (и в глазах потемнело), и я с трудом нашел рукой стол, чтобы не упасть.
Последнее, что я почувствовал перед потерей сознания – ее руки: одну на спине, вторую на щеке.

Очнулся резко, лежа на диване, в кабинете. Первым делом увидел врача (Кетан стояла чуть поодаль), и только тогда понял, что заставило меня так резко «проснуться». Врач, склонившись надо мной, водил под моим носом флакончиком с нашатырным спиртом, от которого меня как током прошибло.
Померив у меня температуру и давление, врач, записав свои наблюдения, сделал вывод:
«Солнечный удар и переутомление. Казекаге-сама, вам нужно больше отдыхать и, желательно, не разгуливать по деревне во время самого пекла. Это все. Ваше состояние, в принципе, стабильное. Единственный совет: правда, отдохните.» И он ушел.
Я сел на диване, стараясь не смотреть на Уэй; меня до сих пор не покидало чувство, что она пришла, чтобы точно уяснить то, что произошло тринадцатого июня.
«Казекаге-сама­…» – произнесла она, опустившись на диван рядом. – «что произошло? Вы себя плохо чувствовали, так? Почему вы сразу не обратились к врачу?»
«Все в порядке» – ответил я, тут же попытавшись подняться, но, если бы не она, я, наверное, снова свалился бы.
«Как же.» Кетан взяла меня под руку. А я вздохнул. Честно, что бы я без нее делал?
«Я не поговорить пришла. Просто решила навестить.»
«Ты точно мысли читать не умеешь?»
Уэй в ответ улыбнулась и отрицательно покачала головой.